Никто ей на свете не былДороже тебя и родней.Впервые южное небоТак низко склонилось к ней.
Ее ты при лунном светеПоцеловал впервой,Когда встрепенулся ветерИ выстрелил часовой
Ушел ты в ночное делоИ не вернулся вновь. Как порох в костре, сгорелаКороткая ваша любовь.
Уйти бы в степные дали,С отрядом твоим уйти.Но старые родичи всталиСтеной поперек пути.
И некуда было податься,И некому пожалеть.Ей было всего семнадцатьНесмелых, девичьих лет.
Вся красная от заката,По галькам шуршит волна.Над старой рыбачьей хатойОпять поднялась луна.
Луна проплывает низко,Сдвигая в море закат.И девушка слышит близкоТрескучий распев цикад. |
Все кажется тавричанке,Что, сбросив бушлат с плеча,Летишь ты на легкой тачапке,Четверку гнедых горяча.
А ветер все крепче, крепче,А пули все ловят жизнь.И губы девушки шепчут:Держись, мой красный, держись!
Рассвет идет к изголовью.Кустарник росой набряк…Что стало с твоей любовью,С девчонкой твоей, моряк?
Перебродило ли горе,Как молодое вино?Пускай погадает море…А впрочем, не все ль равно?
Давно ты сошел с тачанки.Уже поседел слегка.Глаза своей тавричанкиЗабыл ты наверняка.
С другой ты встречал закаты.Воспоминанья прочь!Во всем, во всем виноватыВесна да крымская ночь.
1934
|
